bell

Этим летом Мусю призвали в армию. Ей предстояло окончить курс молодого бойца, затем — командирские курсы, и отправиться командовать такими же молодыми бойцами. Можно впоследствии стать офицером, можно продвинуться в преподаватели профессиональных курсов, можно вылететь за раздолбайство. Масса опций.

Для начала наш командир потерял военный билет. А еще штаны. За потерю имущества израильской армии солдат идет под суд. Наш командир потерял военный билет на второй день службы. Как ты быстро, сказали мы.

Кто был на курсе молодого бойца, тот знает: там не до судов. Нет, если ты взорвал оружейный склад или ущипнул за грудь бригадного генерала, тобой займутся довольно быстро. Но вся эта зеленая шушера, с их забытыми и потерянными потрохами, в смысле правосудия никого особо не интересует. При этом солдату не могут выдать новые вещи взамен потерянных, поскольку до суда он их как бы еще не потерял. Только армейский суд делает правосудие свершившимся, а штаны — отсутствующими. А нет суда, так нету и штанов.

Впрочем, штаны-то ладно, штанов у них там больше одной пары. Вот с военным билетом проблема: электронный военный билет израильского солдата — это и документ, и проездной, и пропуск, и кошелек. Войти без него на базу невозможно, проехать в автобусе невозможно, зарегистрироваться в компьютерной системе невозможно, даже к врачу не попасть. В общем, Муся ходила за своей командиршей и нудно напоминала, что хочет уже пойти под суд.

Ты пойми, честно сказала командирша бедной Мусе, у нас первый месяц курса молодого бойца, плюс корона, плюс карантин, половина базы в изоляции, вторая половина работает за первую, ни у кого нет ни времени, ни сил. Подожди немного. Осудим в свой черед.

Пока суд да дело (извините), количество успехов молодого бойца неуклонно росло, и Мусю назначили главной по проведению образовательных мероприятий в роте. Мы, конечно, сразу спросили, достаточно ли для высокого назначения только потерять военный билет? Или штаны обязательно тоже?

Муся, фыркнув, сказала, что ее выбрали из ста пятидесяти девочек и это очень ответственная должность. Мы немедленно согласились и уточнили, все ли сто пятьдесят девочек успели что-нибудь потерять.

Ответственная должность включала бесконечную подготовку к образовательным мероприятиям. Планировать лекции, проводить их, устраивать дополнительные занятия, рисовать слайды, оформлять учебные классы — все это Муся. И, поскольку образовательные мероприятия считаются на курсе молодого бойца куда более важными, нежели, скажем, мытье полов или охрана гаража (важнее только приемы пищи), Муся оказалась практически непрерывно занята. То она нарезает карточки для дня Иерусалима, то красит стену в бело-голубой, то готовит лекцию по истории войн. Таким образом, когда ей сообщили, что через час ее будет судить командир базы (генерал-майор), перед ней лежала гора неоформленных пособий и тикало время до ужина. «Ты не можешь сейчас идти под суд, - покачала головой командирша. - Иначе потом не успеешь поесть». И пошла звонить генерал-майору, чтобы перенести суд рядового Муси на какое-нибудь более удобное для рядового Муси время.

- Знаешь, мама, - сказала Муся, - кажется, мне на этой базе уже ничего не сделают. Если я брошу на землю автомат и оттолкну его ногой, мне максимум крикнут «Таир, у тебя упало». Потому что я ужасно занята…

Это, конечно, неправда. И лишние круги вокруг базы наматывал наш гордый командир (болтал на уроке), и плац подметал (опоздал к построению в четыре утра на десять секунд), и два часа после того, как всех отпустили, на базе сидел (потягивался возле скамейки, оставив на скамейке автомат). В общем, страшные грехи. Но вот ситуация с судом как-то… зависла. Не успевал человек пойти под суд.

В конце концов, генерал-майор позвонила старшему лейтенанту, командиру мусиного отделения, узнать, когда рядовой же Муся сможет к ней придти. Старший лейтенант сверилась с расписанием отделения и ответила — у нее есть двадцать минут во вторник, в девять утра. Ладно, согласилась генерал-майор. Пусть приходит.

Перед судом Муся ожидаемо нервничала. Поправляла берет, мысленно повторяла обстоятельства дела. Выслушала специального куратора, который помогает салагам настроиться на суд. Натянула маску по самые уши. И вошла.

За столом сидела суровая генерал-майор. Ей навстречу блеснули, полные раскаяния, мусины зеленые глаза.
- Признаешь ли ты, - спросила судья с интересом, - что на второй день службы потеряла военный билет?
Тут нюанс: в начале армейского суда ты не имеешь права произвольно говорить. Ты должен, для начала, ответить на уставной вопрос уставным ответом. «Признаю и виноват», если обвинение является верным и технически, и по сути (скажем, ты опрометчиво сгонял за пиццей на танке), «признаю, но не виноват», если обвинение является верным технически, но не по сути (танк сошел с ума и сам поехал за пиццей, а тебя взял в заложники) или «не признаю и не виноват», если танк на базе, пицца в пиццерии, а все остальное — кровавый навет. Признаю и виновата, вздохнула Муся. Чего там, билета-то нет.
- Расскажи мне, - подалась вперед генерал-майор, - как ты умудрилась это сделать? Куда за один день на базе может пропасть военный билет?
Муся поняла, что генерал-майору не доложили про штаны. И задумалась. С одной стороны, нет вопроса — нет ответа. А за двойную потерю накажут сильней. С другой — без потери штанов история потери военного билета не сложится вообще. Муся вздохнула и решила говорить как есть.
- Понимаешь, - начала подсудимая, - я собиралась в душ. Разделась, положила форму на кровать, завернулась в полотенце и ушла. Помылась. Вернулась. Рубашка лежит, штаны исчезли. А в них, в кармане, лежал военный билет…
Она тогда перевернула всю комнату. Расспросила девочек, умолила проверить сумки — может, кто-то взял штаны по ошибке? Они же одинаковые все! Поскольку никто, нигде, ни в одной сумке ничего не нашел, чужой военный билет по определению никому не нужен, а точно такие же штаны и так есть у всех, пришлось придти к выводу, что штаны украли инопланетяне. Других вариантов просто не осталось ни у кого. Именно это Муся и рассказала генерал-майору.
- Бог мой, - заржала генерал-майор, придерживая маску, - теперь хотя бы понятно! Я голову сломала, КАК это могло произойти! Я о тебе много слышала, ты очень хорошая девочка, Таир. И прекрасный будущий командир (прекрасный будущий командир приосанился). Но армия — это не школа. Ты же понимаешь…
Муся напряглась, решив, что сейчас ей будут рассказывать о пользе воспитательного подметания плаца.
- … что на второй день службы девочки еще не ориентируются на базе. И в комнате. И вообще. Да там часть девочек впервые ночует вне дома! (Голос генерал-майора дрогнул). Не сердись на них, вы же там в начале курса в шоке все.
Муся уже не помнила, была ли она в шоке в начале курса. В шоке она была сейчас.
- Поэтому, - генерал-майор откинулась на спинку стула, - я тебя оправдываю. У тебя нет состава преступления. Ты получишь новый военный билет.
- И штаны, - пискнула Муся, но из-под маски ее не услышали.

После суда надо отдать честь и выметаться. Оправданный командир поскакал к знакомому на складе, поинтриговать насчет новых штанов. Интрига удалась, и штаны ей пообещали найти побыстрее (иначе пришлось бы подавать просьбу, ждать, пока пришлют с центрального склада, а до тех пор можно и демобилизоваться успеть). Военный билет она получила неделю спустя, сгоняв за ним через полстраны. После образовательных лекций ее до сих пор узнают солдаты. Лекции эти мы вдвоем составляли дома по выходным, а допиливала Муся самостоятельно, между стрельбами и наказаниями в виде отжиманий и подметания плаца. В общем, все как у всех.

По окончании курса ей выдали форменный свитер, с ее фамилией на спине и надписью «commander». Муся, говорю! Если вам там выдают этих свитеров сколько хотите, возьми один XL, для папы! Прикольно же.
- С каких это пор, - интересуется Муся, - нам что-либо в армии выдают, сколько хотим?
Я задумалась. Ну вот же, говорю, воплей, криков и дурацких правил — выдавали!
- Тоже нет, - отвечает Муся. - Мы хотели мало, а нам выдавали много. Увы.

Увы. Зато, после длинного и тяжелого командирского курса в израильской армии устраивают то, что на русский можно перевести как «отмена субординации» (дословно «слом дистанции»). На протяжении курса солдаты называют командиров «commander», обращаются исключительно формально и подчеркнуто вежливо, а командиры держатся как можно строже и холодней. Они же почти ровесники с бойцами, не будешь держаться формально — бойцы на шею сядут и в лес поедут. Поэтому никаких вась-вась, несмотря на возраст. А вот по окончании обучения проводится особая церемония, дистанция ломается, все обнимаются и шутят друг над другом, устраивают капустник и отныне называют друг друга по именам. Немногословная командир мусиной группы оказалась веселой Аделью со звонким смехом, сурового старшего лейтенанта теперь зовут Хани и у нее, оказывается, разряд по спортивной гимнастике, а дома живет хомяк по кличке Шуба.

С этим знанием Муся и окончила командирские курсы. Получила соответствующий аксельбант, досрочное звание ефрейтора и распределение в разведку, переехала на новую базу, познакомилась с местным командным составом, вернулась домой на выходные и слегла с короной. Выяснилось, что в ее роте, из тех самых ста пятидесяти девочек, заболело сто двенадцать. Нет, сто тринадцать. Нет, уже сто четырнадцать. Рота в полном составе ушла в изоляцию. На наш вопрос, зачем было сначала рассылать сто пятьдесят новых командиров по двадцати пяти базам и только потом проверять их на корону, и не логичней ли было сделать наоборот, Муся напомнила, что в армии решения делятся на три группы: нелогичные и идите отожмитесь десять раз. Кто спросил «а третья какая?». Отожмитесь двадцать.

Все две недели изоляции старший лейтенант Хани переписывалась со своими солдатами, каждое сообщение начиная словами «Дорогие зайцы!».

Корона у Муси прошла легко. Наш дорогой заяц… то есть прекрасный командир много спал, изредка просыпаясь поесть. За десять дней отоспался так, как не отсыпался за предыдущие полгода службы. Оформил разными цветами самодельный «Ежедневник командира» и расписал занятия с солдатами на месяц вперед. Вышел из карантина с великолепным цветом лица, блеском в глазах и в новых штанах.

А мы еще несколько дней досиживали коронную изоляцию, и не появилось у нас ни цвета лица, ни новых штанов.

Зато теперь у нас есть свой командир разведки — настоящий, с военным билетом. Служит на границе с Египтом. Место службы выбрал, среди прочего, по красоте (ни разу не смешно): там, говорит, вокруг пустыня. Со всех сторон. Ничего красивее я не видела никогда.

- Пустыня, - возмущается Дима, не согласный видеть красоту ни в чем, что хотя бы отдаленно не напоминает Норвегию, - это же от слова «пусто»! Там же нет ничего!
- Да, - мечтательно сказала Муся. - Ничего. Только небо и ты. И тишина.
Муся, говорю. Ты первый солдат в истории, выбравший службу в армии за тишину.
- Да, - мечтательно сказала Муся. - И за красоту.

И посмотрелась в зеркало — в новых штанах.